Сегодня пишу об Андрее Дмитриевиче Сургутскове (1921-2002). Второго июня этого года исполнилось 90 лет со дня его рождения.
Когда я начал делать «Югру», о Сургутскове знал только понаслышке: уроженец иртышского села Реполово, старый речной капитан, известен и как самодеятельный художник. Журнал был еще черно-белым, печатался на газетной бумаге, выглядел довольно невзрачно (спасибо шадринским полиграфистам за то, что делали со всем старанием хотя бы такой), и особую ценность для редакции имели авторы, способные свой собственный текст еще и иллюстрировать.
Я написал Андрею Дмитриевичу в Омск, пригласил участвовать в журнале, а воочию нас познакомил один из авторитетнейших наших краеведов Юрий Георгиевич Созонов, учитель истории первой ханты-мансийской школы и организатор школьного музея. Они дружили и вместе приехали последним рейсом теплохода, я встретил их на пристани. Андрей Дмитриевич оказался обаятельным, мягким и немногословным человеком. Он ехал до Салехарда, по заведенной привычке вез с собой бумагу, картон, краски и в пути рисовал пейзажи.
Читатели со стажем знают Сургутскова по многим краеведческим публикациям. Он писал о родном селе Реполове, о быте иртышских крестьян первой половины прошлого века, способах рыбного лова, истории парового судоходства на Иртыше. Старожилы помнят его капитаном крупнейшего в Иртышском бассейне парохода «Михаил Калинин» и позднее - теплохода «Ленинский комсомол». Больше тридцати лет плавал он по Оби и Иртышу, слыл одним из лучших специалистов, награжден знаком «Почетный работник речного флота», прошел войну и теперь с увлечением писал о пережитом и рисовал к написанному картинки.
Позднее, бывая в Омске в командировках летом или осенью, я несколько раз гостил у Сургутсковых на их даче в селе Чернолучье, на берегу Иртыша, смог ближе войти в круг интересов Андрея Дмитриевича и понял, что краеведение - не случайный эпизод его биографии. Первой страстью его как цельного человека с детства до старости были корабли. В его домашнем архиве хранился альбом с фотографиями судов Обь-Иртышского бассейна, многие из которых сделаны им самим. В другом альбоме собраны «портреты» судов германского флота, это уже проявился интерес участника войны. Был и альбом с названием «Писательский рейс» - память о навигации 1970 года, когда на «Ленинском комсомоле» он вез на Север участников Дней советской литературы в Тюменской области. В этом желании задокументировать событие и проявился Андрей Дмитриевич как краевед, и, может быть, наиболее полно - в его кропотливом собирании и оформлении экспозиции музея Омского судоремонтного завода.

В Чернолучье я получил ясное представление и о второй пожизненной страсти Сургутскова - рисовании. Переезжая весной на дачу, Андрей Дмитриевич увозил с собой и десятки, если не сотни, своих живописных работ, выполненных на холсте и картоне, украшая ими стены дома. Видимо, долгая разлука с ними была ему тягостна. На большинстве из них - суда, прибрежные селения и речные пейзажи. Десятилетия жизни на реке выработали в нем тонкое чувство «настроения» природы, характера пейзажа, и оно вполне отразилось на этюдах и небольшого размера картинах.
Андрей Дмитриевич не стремился к регулярному участию в выставках, но когда участвовал, работы его привлекали внимание. По итогам Первой Всесоюзной выставки самодеятельных художников речного транспорта ему за серию этюдов была присуждена первая премия. В январе 1973 года он получил главный приз выставки живописи и прикладного искусства самодеятельных художников Иртышского бассейна, где показал картины «Зимовка в Новом Порту», «Первый снег на Золотом мысу» и этюды «Красный бакен» и «Мыс Адлер». В 1995 году, когда журнал наконец стал цветным, мы предложили Андрею Дмитриевичу прислать несколько своих пейзажей, и они увидели свет в одиннадцатом номере, здесь же был напечатан очерк о нем искусствоведа Марины Кайгородовой под названием «Художник и река».
В моем архиве сохранилось несколько писем А.Д. Сургутскова, написанных крупным каллиграфическим почерком, и десятка два рисунков, некоторые из них здесь воспроизведены. А напомним мы старым читателям «Югры» о нашем дорогом авторе его не публиковавшимся в журнале очерком «Как меня уму-разуму учили».

Как меня уму-разуму учили

После окончания третьего курса Омского речного техникума я был направлен в Тюмень на практику на штатную должность третьего помощника капитана пассажирского парохода «Ж. Жорес», который с открытием навигации должен был выйти на линию Тюмень - Томск. Пароход этот я знал и в душе был доволен назначением, потому что на небольшом судне практиканту будут доверять больше.
Приехал в Тюмень поездом очень рано. Знакомых в городе никого не было, и я пошел, не торопясь, в затон, где базировался весь флот. Солнечное и безветренное утро располагало к хорошему настроению. В затоне чувствовался запах свежей краски и пара. Это был особый запах водницкой весны, зовущей в рейс, к новым впечатлениям.
Первым на пароходе я встретил боцмана, который обычно приходит раньше всех и готовит фронт работы команде по подготовке к навигации. Вскоре пришел капитан Василий Андреевич Фомин. Он прочитал мое направление и сказал: «Хорошо, будем работать». После этой короткой встречи я почувствовал какую-то неудовлетворенность. Капитан показался мне очень строгим, от его сурового взгляда стало не по себе. Но не ехать же обратно. Когда я поместился в своей каюте, стал себе внушать, что все наладится и придет в норму.
Третьему помощнику капитана, кроме вахты, еще вменялось в обязанность вести судовую кассу, продавать билеты на трех пристанях, где нет береговых касс, получать судовые журналы, зарплату, вести книгу личного состава.
Но вот на пароходе уже полный штат команды, и настал день отправления в рейс.
Мне сообщили, что пристанская касса работать не будет и билеты пассажиры приобретут на пароходе. Спросил на речном вокзале, сколько будет пассажиров. Сказали, что около трехсот. Это меня очень расстроило, потому что я не умею считать на счетах.
Отошли от Тюмени, открыл я кассу и начал продавать билеты. Торговали почти четыре часа, пока шли до Созоново. В Созоново сели еще пассажиры, но их было мало. Зашел ко мне в каюту первый помощник капитана Федор Константинович Палецкий и спросил, как дела. Видя мое настроение, он предложил сверить корешки билетов с таксой проезда. Сверили, все 350 билетов - обнаружился недобор 450 рублей. Провели контроль, собрали недостающие деньги и извинились перед пассажирами.
Далее с 12-го дня у меня была первая вахта. Неуверенно поднялся на мостик (верхнюю палубу), зашел в рулевую рубку и доложил капитану, что вышел на вахту. Тот посмотрел на меня и сделал замечание: почему нет подворотничка, пуговицы не начищены, обувь не в порядке? Отправил вниз и сказал: «Когда приведете все в порядок, тогда приходите».
В мою каюту он заходил ежедневно, спрашивал, что не понятно, и тут же делал замечания: постель не так заправлена, пепельница наполнена окурками, графин с водой не на месте, беспорядок на письменном столе. Помню, какой-то рапорт я смог написать правильно только на шестой раз.
Когда я вышел на следующую вахту, замечаний не было. Капитан ушел вниз, оставив меня с лоцманом, и сказал: командуйте сами. Мне стало немного жутковато, хотя я и хотел самостоятельности. Подходили мы к пристани Жиряково, на реке Тавда. За час до подхода я стал обдумывать свои действия и советоваться с лоцманом.
На реке было тихо, безветренно, ее зеркальная поверхность поигрывала солнечными зайчиками. Подвел я пароход к берегу спокойно, но забыл отдать кранец (бревно, укрепленное на кружале колеса для предохранения плиц при навале на берег). Когда подошли, я быстро спустился на прогулочную палубу и отпустил кранец, и он лег прямо в стоящую там лодку. Поднялся на мостик капитан с претензией: почему я не отдал кранец еще до подхода к берегу? Оказывается, он наблюдал весь мой маневр. Я начал оправдываться, сказал, что кранец был отдан еще до подхода. Посмотрев на меня суровым взглядом, капитан резко сказал: «Товарищ помощник, никогда никого не обманывайте!» Это замечание я запомнил на всю жизнь.
Во время ночных вахт Василий Андреевич много говорил мне о работе, о поведении. Вот некоторые из его советов. Способами воздействия на людей являются спокойное поведение, ровный голос, самообладание, постоянный самоконтроль, твердое убеждение в своей правоте и в том, что добьешься своей цели. Всегда надо отдавать отчет в своих словах, нельзя допускать грубости, особенно в присутствии рядового состава. Не следует показывать взрыва энергии и трудолюбия на глазах начальства, это произведет ложное впечатление и не поднимет авторитета. Если человек сделал что-то хорошее, нужно сказать ему об этом, желательно в присутствии матросов. Если провинился, порицать его надо наедине; вполне возможно, что он старался как мог, а унижение никогда не приведет к признанию вины. Если мы аккуратны внешне, если наши действия решительны, то и подчиненные подтянутся и постараются походить на нас. Если мы вялы, небрежно одеты и имеем усталый вид, то, без сомнения, и люди наши примут тот же вид. Старайтесь ни в ком не оставлять после разговора чувство неудовлетворенности.
Если получил назначение и принимаешь пароход, критиковать своего предшественника не нужно, это не повысит твоего авторитета. Очень возможно, что прежний капитан пользовался большим уважением и любовью и команда сожалеет об его уходе. Последнее я испытал на себе, и спасибо Фомину, что он меня хорошо воспитал. Мне в 30-летнем возрасте пришлось принимать большой пассажирский пароход от пожилого опытного капитана, которого сняли за пьянку. Как сожалела о нем команда! Меня рассматривали десятки критических глаз, к тому же еще половина команды состояла из бывших заключенных. Мне было трудно, я отказывался, но был строгий приказ: «Если не пойдете на этот пароход, мы вас заставим плавать на лодке».
У бывшего капитана я справился о наличии невыполненных обещаний команде, и он все мне рассказал. Дал он мне и свой совет: при обучении штурманов не делать замечаний во время маневров, а дать довести дело до конца, хотя и не верно. Сделанная ошибка даст ему возможность лучше запомнить, как ему действовать правильно.
Прошло лето, настала пора расставания. Как я ни обижался порой, а Фомин все справедливо требовал и учил меня так, как никто до этого не учил. Он остался для меня сильным, дисциплинированным, волевым, требовательным человеком с суровым взглядом и благородной внешностью. В нем скрывалась широкая и добрая русская душа.
Закончился выпускной четвертый курс, и всех нас передали Иртышскому пароходству. Мне предложили должность первого помощника капитана буксирного парохода «Капитан Воронин», а инспектор отдела кадров сказал, что Фомин приглашает меня вторым помощником. От обоих предложений я отказался и просил назначить на другой, но обязательно пассажирский пароход, ведь мне надо было осуществить мечту своего детства. Назначили в Тюмень на пароход «Дмитрий Гусихин». На нем работал я вторым помощником, и капитан Александр Ильич Зыков тоже мне доверял. До войны на реке была лоцманская система, лоцман должен был лишь указывать путь пароходу. Как только пароход причаливал к берегу, лоцман мог отлучаться до самого отхода, все руководство осуществлялось капитаном и его помощниками. После войны перешли на штурманскую систему без лоцманов, вели судно капитан - ночью, а помощник - утром и днем.
Осенью с приходом в Тюмень меня призвали в армию. Затем были северо-западный фронт, госпиталь и 234-й фронтовой полк. Когда стояли в Киеве после его освобождения, меня перевели в Днепровскую флотилию, попал я во флотский полуэкипаж. Бывало, выстроятся на увольнение человек пятьдесят, а пройдет всего 6-7. Увольняющихся проверял капитан первого ранга Гуськов, строгий и требовательный. Проверит все: платки, носки, воротнички, обувь, пуговицы. Как-то он увидел у одного матроса вшитые клинья в брюках, достал ножницы, выстриг клинья и дал ему иголку с белыми нитками, чтобы тот зашил и отправился в свое подразделение. У меня тоже были вшиты клинья, я стоял ни жив ни мертв: ну, думаю, сходил в увольнение. Но гроза прошла: он на меня долго смотрел, но ничего не сказал. Стрелки на моих брюках были острыми, как ножи, и бляха брючного ремня сверкала, как зеркало.
Началась весна, меня направили на бронекатер гвардейского дивизиона рулевым-сигнальщиком. Освободив Белоруссию, Польшу, мы по рекам с боями дошли до Киева, до стен Берлина.
В 1947 году я был демобилизован и вернулся в Иртышское пароходство. Работал штурманом, и в 1949 году был назначен на должность капитана. Я часто вспоминаю капитана В.А. Фомина, который дал мне добрую закалку на всю жизнь. Все его уроки пригодились в работе.

А. Сургутсков, пенсионер, почетный работник речного флота